Ну да, так бывает. У тебя все плохо. Давно все плохо - с той секунды, как в дверь посередине праздника постучались полицейские и сообщили, что твой любимый сын погиб. До этого ты был веселым и добрым человеком. После этой секунды ты стал гнусом, источающим злобу и раздражение на все, на все, на все - и прежде всего на Бога, который зачем-то обрек тебя на эту многомесячную нестерпимую пытку.
А потом ты приходишь в поликлинику, твоего врача не оказывается на месте, вместо него какая-то дурочка с внешностью Наташи Королевой, а у этой дурочки только что покончил с собой кот, выбросившись из окна оттого, что не хотел больше с нею жить, - и она вне себя от печали, и смотрит на результаты твоих анализов - а там аневризма головного мозга - и, пребывая в ярости, злясь на себя, на кота, на жизнь и, конечно, на Бога, сообщает, что жить тебе осталось полтора часа. 90 минут. Ровно 90. (Цифра взята с потолка, но девушке плевать - котика ей жалко, а вот пациента - ни капельки, пусть помучается. Пожалеет она об этой своей жестокости потом, минут десять спустя, но обезумевшего от смертного ужаса пациента теперь поди еще поищи.)
Под довольно бессмысленным русским названием «Этим утром в Нью-Йорке» скрывается фильм Фила Олдена Робинсона «Самый сердитый человек в Бруклине» (The Angriest Man in Brooklyn). По идее, это должна была быть очередная бенефисная роль Робина Уильямса, подобная тем, которые он исполнял в «Фото за час» или «Бессоннице» - картинах начала 2000-х, когда он на короткое время отказался от амплуа комедианта и шута и неожиданно проявил себя как прекрасный драматический, трагический (вообще без шуток) актер. Но «Этим утром в Нью-Йорке» оказывается произведением слишком легкомысленным и поверхностным. Герой Робина Уильямса, каким бы он ни был отчаявшимся и несчастным, все же сохраняет в себе непоколебимую беспечность - даже несмотря на гибель сына, которую, кажется, ни он, ни авторы всерьез не воспринимают, вопреки всем громким трагическим декларациям о том, что герою плохо. В этом фильме слишком сложно поверить в то, что человек пережил реальное несчастье, и слишком сложно поверить в то, что он сам правда может умереть. Когда героиня Милы Кунис (парой абзацев выше обозванная Наташей Королевой и родившаяся, кстати, примерно в тех же местах, что и Наташа Королева) мечется за ним по всему Нью-Йорку, искренне раскаявшись в том, что сама приговорила его к 90 минутам жизни, когда Уильямс ссорится с окружающими (прежде всего с полицейскими), когда он пытается помириться с оставшимся в живых сыном, когда пытается броситься с Бруклинского моста, когда он бросается, когда его откачивают - ну, блин, это все несерьезно.
Ну да, аневризма в мозгу, которая может лопнуть через 90 минут, 90 дней или 90 лет - но мы все в конце концов умрем, и авторы фильма слишком хорошо об этом знают. Им свойствен какой-то специфический нью-йоркский, веселый, обаятельный еврейский цинизм в духе Вуди Аллена. Он в своем роде прекрасен, но, когда ты им полон, вот честно, не стоит браться за кино про человека, который действительно пережил жуткую трагедию и сам готовится к смерти. Ну отчего-то так кажется. Ну, извините - просто вдруг вспоминается Станиславский с его возгласом из двух слов и шести букв с восклицательным знаком в конце. Вся проблема в том, что сами авторы никаких трагедий не переживали и ни к какой смерти никогда всерьез не готовились. В том, что аневризма для них - это просто так, игра. Это же не страшно, умереть от аневризмы, это ж не рак, никакой боли, быстро, хлоп - и все.
Герой Уильямса (спойлер) в конце концов умирает, и смерть его полна такой благости, что прямо тошно. Его прах высыпают с моста в Гудзон. Туда ему и дорога. Не жалко ни секунды.
Существует избитое выражение про актеров «умирать легко, а смешить трудно» - в том смысле, что комедия куда сложнее драмы. Это ложь, конечно. По-настоящему умирать что на сцене, что на экране для актера - это очень тяжело. И Робин Уильямс об этом помнил.
А потом забыл.
Автор - специальный корреспондент «Комсомольской правды»